«Осетин». Скульптура из серии «Народы России». Автор — Иван Петрович Караваев. Высота — 42 см. Гипс, роспись. Дымково, конец XIX — начало XX века.
Перед нами — монументальный образ кавказского горца, вероятнее всего осетина, воплощённый в гипсе с поразительной живостью и достоинством. Это не просто декоративная фигурка — это этнографический портрет, художественный документ эпохи, в котором застыла история.
Мужчина в традиционном костюме стоит прямо, сдержанно, но величественно. Его поза — воплощение внутреннего спокойствия, силы и достоинства. Левая рука слегка сжата в кулак и прижата к поясу, как бы подчеркивая собранность и готовность. Правая — свободна, но жестикулирует: в этом есть и внутреннее напряжение, и скрытая экспрессия.
На груди — патронташ с четкой, почти графической проработкой каждого патрона. Ни одна деталь не упущена: два кинжала (один длинный, второй короткий) с характерными изогнутыми рукоятями, закреплены у пояса в точно выписанных ножнах. Эти элементы — не просто декоративные, но и глубоко символические: оружие как символ защиты, чести, национальной гордости.
Традиционная черкеска выполнена в темно-синем колорите — цвете, который ассоциировался с мужеством и благородством. Бордовый тканевый пояс плотно охватывает стан, придавая образу ещё больше собранности. Голову венчает папаха с узором меха, тонко прорисованная кистью — знак этнической принадлежности и статуса.
Лицо скульптуры — особая история. Суровое, обветренное, с густыми бровями и хмурым, внимательным взглядом. Это не анонимная маска, а портретное, почти живое лицо. В нем читается не просто этнический типаж, но характер, судьба, целая нация.
Иван Петрович Караваев, скромный, но невероятно одарённый кустарь из Дымкова, создаёт нечто большее, чем просто ремесленные изделия. Его гипсовые скульптуры — это синтез художественного чутья, этнографической точности и педагогической интуиции.
Караваев не имитирует фарфор Императорского завода — он вступает с ним в диалог. Очевидно, что вдохновением для него могла стать известная серия «Народы России» на фарфоре, но он выбирает гипс — демократичный, доступный материал, с помощью которого такие образы могли попасть в народные школы, в дома просвещения, в ремесленные училища.
Караваев не был академиком, но интуитивно чувствовал запрос эпохи. Конец XIX века — это время, когда Россия ищет своё лицо, свою многонациональную идентичность. Его серия гипсовых фигурок — попытка показать всю палитру народов империи: от прибалтийцев до кавказцев, от степняков до сибиряков. Это была и мода на этнографию, и подражание просветительским моделям Запада, и, возможно, глубокий личный интерес к «человеку в народе».
Уникальный подчерк мастера чувствуется в каждом мазке: это и тяжелая основательность силуэта, и пристальное внимание к рельефу лица, и особая мягкость росписи — не глянцевая, как на фарфоре, а чуть приглушённая, тёплая, «живая».
Эта работа — одновременно миниатюрный монумент и художественная хроника. Благодаря таким мастерам, как Караваев, Вятка по праву становится **гипсовой столицей Российской империи**, а каждая фигурка — подлинной капсулой времени.
