Рассказ №3. Год, когда свисток заглушил станок
(Дисклеймер. Текст не является утверждением фактов о конкретных лицах или организациях псевдо-исторический рассказ с вымышленными событиями, 1920-е )
История любит начинаться с приказа. Так проще: в начале было Слово, но в приложении — Печать.
После 1917-го страну научили говорить кратко: «Долой», «Вперёд», «Народному — дорогу». Все три слова уместились на одном листе, и с этого листа списывали судьбы ремёсел.
В слободе Дымково к началу XX века работали около десятка семейств, для которых гипс был не «материалом», а воздухом. Они лили всё:
детские игрушки для дворов и гимназий, учебные пособия для земских школ, и — главное — полуметровую серию «Народы и типы России XIX века».
В соседних комнатах росли «салонные гиганты» — «Ревекка», «Юдифь», «Баядерка»; в церковных артельных списках штукатуров фамилии тех же людей значились под орнаментами соборов. Сырьё шло близко и дёшево — «алебастр» из Поломской волости, позже и Уржумский; пережгли — получили отборный гипс, и дело стояло прочно, на четвёртом месте рядом с капой-корнем и кожевенным.
А потом стали переписывать оглавление эпохи.
Методические указания по возведению глиняной игрушки в лик святых
(выписка для служебного пользования)
1. Переименовать прошлое. Гипсовую пластику, продолжавшую европейскую салонную традицию и монархическую архитектуру, обозначить словом «пережиток».
2. Выдвинуть простое.Глиняную игрушку назвать «народным», поставить на щит, снабдить кружком, стендом и докладом.
3. Назначить куратора. В советском Кирове (город ещё помнит имя Вятка, но уже молчит) ответственным по линии «народного искусства» утвердить товарища А. И. Деньшина: художник, педагог, — в справке указать «сохранил промысел».
4. Учредить институты. Межведомственные советы, опытный институт игрушки, комиссии по художественной направленности — чтобы энтузиазм принял вертикальную форму.
5. Разослать методички. «Русская глиняная игрушка» (академическое пособие), «о необходимости новых советских образцов», «о решительном разрыве со старой тематикой».
6. Запретить архаику без содержания. Разрешить форму, если содержание — правильное.
7. Оставить тишину на местах. Тишину никто не оспаривает. Тишина — удобный сторож.
Так делалось «возрождение». Возрождали не ремесло — функцию. Игрушка становилась не столько вещью, сколько педагогом: кустарь — «кустарь-воспитатель», сюжет — «норма поведения», краски — «методический набор». И чем громче звучал свисток ярмарки, тем ровнее — молчал гипсовый станок.
Про Деньшина в городе ходили человеческие истории. Говорят, писал «в Москву» о том, чтобы Коровáева «не трогали». Письмо ушло, и мастера не тронули. Но письма — это то, что видит стол; станок — то, что слышит слобода. Письмо спасло человека. План не отменило. План не спасают — план исполняют.
А исполнялся он так: глина — «вперёд», гипс — «ввиду морального износа». Стилистика — упрощать, идеология — усложнять. Где вчера стояла «Юдифь», сегодня висел стенд «Игрушка и новый быт». У витрины сменился язык: «композиция» стала «наглядным пособием», «тип» — «примером», «мастер» — «тружеником культурного фронта».
Город привык к новым словам быстро. На ярмарке свистульки стоили честно — две, три, пять копеек; честность цены не отменяет подмены смысла. В отчётах писали: «Достигнуто оживление народного художественного промысла». На самом деле достигнуто было иное: переключение внимания. Там, где звук, там и толпа. Там, где толпа, там и бумага. Там, где бумага, там и результат.
Про гипсовые мастерские бумага писала мало. Бумага экономит чернила на молчании. Последнее здание стояло у проезда, как старик у порога. На фасаде ещё держались следы орнамента, внутри — инструмент, который «подлежал рационализации». Ведомство прислало людей «проверить соблюдение противопожарного режима». Печати прилетели, как мухи.
Дверь опечатали. И станок — молчит.
Сначала молчала только педаль: никто не нажимал. Потом молчал ремень: никто не проворачивал. Потом молчала сама древесина стола: никто не стучал формой. Молчание набрало силу предмета. Им можно было заполнять пустоты в отчётах. Им можно было объяснять отсутствие. Молчит, значит — нет проблемы.
Через несколько лет место, где лили «Народы и типы России», стало местом, где хранили «инвентарь клуба». Пары на общем постаменте разошлись по чужим комнатам: одна — к учителю рисования, другая — к заведующей столовой («красиво же»). Формы — затянули в хозяйственный шкаф («пригодятся»). Пыль — всё так же светилась у окна. Пыль вообще держит дисциплину лучше инструктора.
Ни Крот, ни Кирилл, ни скупщики краденого,ни большинство сегодняшнего население города — не знали и не знают, как умирало ремесло художественного гипса. Они видят след — «дорого», «редко», «музейно». Они не слышат звук — скольжение ножа по глине вместо хруста штукатурной крошки; свист ярмарки вместо шёпота форм.
Это не их вина. Это «технология памяти».
Чтобы технология работала, у неё есть перечни:
Происхождение: слобода с керамическими привычками и штукатурной школой.
Сырьё: рядом, дёшево, надёжно; превращается в орнамент и вещь.
Рынок: Вятка и ярмарки — стабильный спрос на «дешёвое и красивое».
Переименование: из «штукатуров» — в «пережитки», из «игрушек» — в «символы».
Контроль: советы, институты, кураторы.
Итог: «станок молчит».
Говорят, что «подлинная традиция» похожа на воду: течёт везде, куда есть уклон. Её нельзя вытащить силой — она просто уйдёт в землю, чтобы выйти в другом месте. Так и было: гипс ушёл в дома, подвалы, чердаки. На бумаге он «отсутствовал». В жизни — дожидался своего «когда-нибудь».
Иногда приходят письма в редакцию: «Почему глиняная игрушка — наш бренд, а гипс — нет?» Ответ можно напечатать в одну строку: «так было удобнее считать».
Глину удобно лепить в нужную фигуру — из неё получается «правильный человек». Гипс же помнит образы, в нём застывает чужая гордость, чужой жест, чужая история — её труднее переплавить в лозунг. Лозунги любят лёгкое.
Лёгкое летит. Тяжёлое — молчит.
К вечеру, когда в клубе сматывают флаги, в последнем доме мастерских слышно, как по ветру слегка шевелятся бумажные пломбы на двери. Это единственный звук, который оставили тем, кто умел говорить руками. Пломбы разговаривают с ветром на официальном языке: «Снять без разрешения запрещается». Ветер, к счастью, читать не умеет.
……
Из Инвентарной книги №0
Запись 1923/С-1: «Мероприятие: возведение глиняной игрушки в ранг народного символа. Исполнители: кураторы, советы, институт. Статус: выполнено».
Запись 1925/Г-4: «Объект: мастерская гипсовая (последняя). Действие: опечатано. Причина: профилактика. Состояние: молчит».
Запись 1936/И-7: «Сопроводительная литература: обобщения, методички, доклады. Указание: разрыв с дореволюционной эстетикой — провести».
Примечание составителя: Свисток — слышат. Станок — молчит. Но молчание — не конец, это лишь пауза, пока кто-то ищет ключ к двери. У молчания длинная тень. По ней можно восстановить высоту постамента, силуэт, драпировку и то место на полу, где стоял мастер, когда гасили свет.
Я ставлю точку. Точка катится по строке и становится печатью. Печать — единственное, что у нас по-прежнему круглое. Всё остальное сделано под углом, чтобы легче было выносить.
p.s ……И всё же, когда закрывают окно, в раме остаётся щель. Через неё молчит не только станок — молчит память. А память молчит недолго.